Блог

Написанные мною любимому человеку только что слова в мессенджере больно режут роговицу глаз своими злобными черточками, и из этих порезов слезами вытекает комок, ползущий вверх по горлу. Еще пять минут назад такие уверенные пальцы начинают дрожать, а широко расправленные плечи и прямой, как фонарный столб, позвоночник складываются в жалкий, сотрясаемый рыданиями комок.

На голубой небесной полке гроздьями облаков искрится сладкая сахарная вата. Будучи ребенком, человек часто задирает голову вверх, чтобы разинуть рот от восторга наблюдения за «белогривыми лошадками» и другими существами и предметами, проплывающими над ним на умопомрачительной высоте.

Есть общеизвестный, уже практически народный рецепт, прописывающий лечение насморка раствором морской соли. К «народным» он уверенно относится по его многочисленным рекомендациям от лица бабушек своим внукам. Мне не раз мои старшие родственницы рекомендовали такой рецепт, покуда еще были живы.

Поезд рассекал воздух тоннеля метро стремительной стрелой, оставляя позади резиновые километры кабелей и стальные мили рельс. Каждый метр нестандартно длинного перегона давался вагонам со скандалами и криками, оглашавшими темноту подземелья.

Энергетический напиток веселой гурьбой пузырьков бежит вниз по горлу, чтобы заставить вялую по утру кровь поиграть с ним в догонялки внутри вен и сосудов. Главное, чтобы бодрящие детские шалости не превратились в высокоскоростные гонки Формулы-1, покрытие трасс сосудов для которых вовсе не предназначено, поэтому ожидаемый финал такой гонки — авария со сгоревшими сердечными покрышками.

Мороз, будучи сыном коронованной властительницы Севера — Зимы — любит играть в снежное лего. Из простейших кубиков молекул воды, подаренных бабушкой-Природой, он собирает удивительные по своей сложности и по своему разнообразию формы и формочки. Эти крошечные крепости своей проекцией на плоскость больше похожи на симметричные схемы человеческих бальных танцев, например, кадрили или фигурного вальса.

Поколение за поколением мы сплетаемся преданиями о предках, чьи нити образовывали полотна парусины. Эта ткань натягивалась на стройных станах наших родственников — мачтах из корабельной сосны — чтобы люди, которые своим живым умом и ловкими руками породили всех нас, включая сами судна, могли бороздить моря навстречу своим мечтам. Мы верим, что эти двуногие боги создают самое прекрасное в этом мире, в том числе и нас. А для эволюционировавших из обезьян землежителей слово «прекрасный» содержит в себе не только внешнюю красоту, но и практическую пользу.

Протянув свои руки-лучи сквозь оконные стекла, утреннее Солнце ласково обнимало меня, пока я буравила взглядом турку с кофе на конфорке. Взгляд мой был столь напряженным, что стороннему наблюдателю было бы неясно, кто из них — взгляд или нагретая электрическая плита — греют турку сильнее. Напиток должен был вот-вот закипеть и в пенном гневе постараться сбежать из джезвы.

— Четверть блинчика, четверть блинчика, четверть блинчика, четверть блинчика! Пересчет тоненьких детских голосков сыплется крупинками сахара-песка на дно кастрюли. Сверху по нему верещит капель яичных белков и желтков, ножом освобожденных от скорлупы.

Я осторожно надкусила покатый оранжевый бок хурмы, стараясь уберечь щеки от купания в ее почти жидкой мякоти. Нужно было удостовериться, что плод не свяжет в моем рту полотнище неудовлетворенности, из которого была пошита форма войск моего уныния. Я и так дала слишком много воли частному предпринимательству своих мыслей, позволив им тем самым понастроить фабрик по изготовлению этого материала сверх всякой меры.

Тоска едким табачным дымом вьется в лучах летнего солнца. По утрам она липкой мокротой отхаркивается из слабых легких, чтобы уступить место новой порции ноющей трусливым шакалом в зареберье безысходности. То ли исходов этих слишком много за разнообразием оконных проемов и дверей, то ли просто лень не дает воспользоваться ни одним из них — но каждое утро окрашивает небосвод нежным акварельным цветом вопрос «зачем мне просыпаться?», убаюкивает разум своей монотонной настойчивостью и возвращает его в мир снов.

Конфетти из красочных обрывков фраз кружится в голове, но все никак не может осесть на клавиатуру складным текстом. В вихре словосочетаний у меня не получается ухватить хотя бы парочку из них, чтобы попытаться склеить их в кусочек цельной истории. Я пытаюсь, но слова ускользают между пальцев и рыбками ныряют прямо в реку забвения. Прямо как время, отведенное мне для дыхания и других процессов жизнедеятельности в этом мире.

Мощная у своих истоков здорового режима дня, в устье переутомления река моего сознания делится на бесчисленное количество рукавов и протоков, которые слишком малы, чтобы называться даже ручейками, и слишком недолговечны, чтобы успеть выработать себе русло в неподатливой материи практических результатов. Дельта сознания обмельчена недосыпом и представляет собой заболоченную местность случайных ассоциаций с трясиной отдельных ярких образов тут и там, из которой так трудно выкарабкаться.

Сердце заходится в неровном очень частом ритме. Хотелось бы мне, чтобы причиной тому было влюбленное наблюдение за прекрасным принцем хотя бы на белом велосипеде, или завершение полумарафона, но, увы, все гораздо прозаичней: сердце трепыхается, как мучимая голодом птица в груди, потому что обезвоживание лишило ее корма в виде калия и магния.

Осень выстраивает вокруг людей Зимний дворец с белоснежными колоннами высоких облаков, сверкающими сусальным золотом в лучах холодного солнца наличниками крон деревьев и ярко-голубой штукатуркой высокого неба. Полы там выстланы наборным дубовым и каштановым паркетом, поверх которого лежат вытканные из багрянца и еще нескольких тонн золота ковры.

В черепной коробке надсадно жужжит рой мух. В своей суетливости им недоступен принцип «в тесноте, да не в обиде». О нет, они очень обижены на черепную коробку за ее чертовски малые размеры, на меня, как на ее законную владелицу, за предоставление им, мыслям, столь тесного офиса, и друг на друга, конечно, потому что не дают пространства спокойно отъесться тревогой и сделаться большими, жирными слонами.

Большой Сочи — курорт федерального значения Российской Федерации, размазанный тонким масляным слоем по ста сорока пяти километрам ароматного южнокавказского тоста морского побережья. Здесь сокрыты не столь архитектурные сокровища, сколь созданные ювелирных дел мастером Природой.

Пока я умираю, кто-то живет. И наоборот: пока другие прощаются с жизнью, я только ее приветствую. Так повторяется изо дня в день из года в год, оплетая своей магией перевоплощения все большие дела и маленькие делишки, до коих дотянется.

Мои мечты отдыхают на берегах северных морей, босиком разгуливая по холодной и гладкой крупе серой гальки. В ней встречаются отдельные блекло-голубые камешки, хранящие в себе цвет морской волны. Ведь сами волны окрашены в темно-свинцовый цвет, жидкими токсичными пулями готовые убить всякого, кто осмелится нарушить границы их территорий в конце осени.

Над поверхностью бурлящей похлебки жизни, источающей в земную атмосферу токсичные миазмы, безмолвно нависает небесный купол. Если в дневное время на планете Земля наше небо еще пытается скрыть людские прегрешения под плотно прикрытой эмалированной крышкой голубого цвета, но ночью Вселенная срывает ее с земного казана, оставляя в человеческой памяти лишь кроваво-красные раны заката.