Блог

Реальность перед глазами все время норовит сбежать на периферические стороны зрения, стоит только пошевелить глазными яблоками. Они так и норовят вывалиться из глазниц под тугим давлением недосыпа. Мышцы спины сжали пучки нервов стальными кулаками своих спазмированных, опухших от напряжения волокон. Те вопят о пощаде на языке тянуще-режущей боли.

Недовольная дочь затыкает дырки сине-черного дуршлага ночного неба отдыха комочками ваты, состоящей из волокон тревоги и сомнений. Теперь белый свет звезд целей, желаний и мечтаний не может пробиться через них к обетованной земле спокойствия, где правят взрослые.

Смесь пепла и снега хлопьями оседает на плечах. Прошлое диафильмом повторно проигрывает само себя в ускоренном режиме. Выбор невелик — пропустить поток, не играя в бобра, строящего плотину, и пережить девять тысяч часов мыслей и эмоций за скромный отрезок в тридцать минут, позволить прорезать себя двум разнонаправленным течениям, страшных и могучих, без сопротивления.

Накрахмаленная простынь хрустом поприветствовала свежевымытое тело, пахнущее теперь цитрусовыми. На прикроватной тумбочке стоял стакан домашнего лимонада, пузырьки которого обвили трубочку сверкающей ниткой воздушных бусин, готовых пощекотать только что промытое мятным ополаскивателем нёбо.

Поверхность дверцы холодильника с годами подернулась слоем магнитиков, привезенных из стран разной степени досягаемости. Я смотрю на них в который раз, но не чувствую больше ни предвкушения, ни воодушевления. Их стер в пыль нереализуемых фантазий тотальный локдаун и закрытие границ.

Трогая языком саднящее от табачного дыма небо, я стояла в лифте и вяло теребила в руке ключи от квартиры. Тело сладко поскрипывало от приятной усталости после тренажерного зала,. Такой, которая бывает, когда нагрузка была большая, но не настолько, чтобы вызвать отвращение к занятиям спортом.

Любой, кто тренируется в зале, знаком со статическими упражнениями. Это сохранение положения своего тела в позе, которую оно принимает при опоре на какой-либо предмет, только без этого самого предмета. Например, можно «сидеть» без стула, мышечно-костяной синусоидой встав враспор между стеной и полом.

Я подняла веки. Из-за оконных штор пробивался золотистый солнечный свет, окрашенный в цвет ткани. Открывание глаз сработало как переключение рычага боли на положение «Вкл.» для мясорубки невралгии, через которую тут же поползли позвоночник и межреберные мышцы.

Корсет обнимал талию так крепко, что внутри нее все органы позалезали друг на дружку, с удивлением знакомясь с соседями по брюшной полости. Одиночество так крепко обнимало сердце, что-то норовило бежать прочь из грудной клетки по катакомбам слезных каналов. Замерзшие пальцы, похрустывая инеем в суставах фаланг пальцев, неловко натягивали на замерзшие ступни шерстяные носки.

Расселина долины была залита молоком облака. Объекты угадывались по смутным пятнам их цвета, а расстояние до них было невозможно определить. В открытые окна эркера гостиничного номера заползли змеи тумана, и они шипели приглушенными ватой сизого марева песнями восьмидесятых годов, будто нарочно подобранными диджеями радиостанции в соответствии с погодными условиями.

Предвкушение поездки в горы и тянуще-сладкое предчувствие скорого адреналина непрерывно щекотали сердце, заставляя то сокращаться чаще обычного. Отпуск еще не начался, но мыслями я уже была если не на заснеженных склонах Эльбруса, то точно внутри чемоданов, туго нафаршированного туристическими вещами.

Я сидела на полу перед зажжённой свечой, поджав под себя ноги и положив на бедра ладони. В комнате было темно, а плотно сомкнутые веки не пропускали через них слабый свет свечи, о котором напоминали лишь бордовые размытые пятна в направлении маленького открытого огонька.

Маятник вышивальной иглы оставлял на канве зигзаги разноцветных ниток, превращая тоскливый пейзаж канвы в пестрый пейзаж, усеянный ирисами. Стежки чинно маршировали плечом к плечу по белому полю ткани, иногда делая перестроение на другой цвет, в такт бою секундной стрелки будильника, с подозрением хмурящегося на происходящее с прикроватной тумбочки и вот-вот готового исторгнуть из своих покатых зеленых боков военную ругань за несоблюдение устава.

Буквы читаемого текста коготками своих штрихов и линий цеплялись за веки, натягивая их обратно на глазные яблоки. Те, в свою очередь, в пылу сопротивления сну посреди рабочего дня, закатывались за затылок, перетирая в пыль в жерновах своих тел и глазниц жесткий песок усталости.

Сколько организмов пытается уменьшить длину долгих зимних вечеров в квартирах разной степени площадной масштабности и масштабности неубранных на мест вещей (ведь бывает так, что миллионы сувениров Пылевой лавки благодаря лени их хозяев не находят себе места в пылевом мешке пылесоса, хотя, казалось бы, такая солидная делегация однокоренных слов должна отыскать свое заветное место), столько и глав ЖЭКа каждого из них можно отыскать.

На большой сковороде неровные кубики репчатого лука и кривые ухмылки полуколец моркови исходят паром и пока еще вкусным ароматом. Ручка этой сковороды торчит в проход кухни и прочерчивает черным продольную ось моей головы, от затылка до кончика носа, расположенной на полметра ниже.

В гардеробе каждой современной женщины есть двухголовый Змей Горыныч, только звать его иначе. Впрочем, в мужском платяном шкафу он тоже встречается, с той лишь оговоркой, что возраст этих мужчин колеблется вокруг отметки в три года. Имя этому чудищу — колготки. Так нас и зовите отныне и впредь.

Я улыбаюсь людям по утрам сланцевым смайликом. Со мной любой завтрак будет солнечным, а пейзаж превратится из серых хрущевок в высокие горы, чьи вершины устланы снегом. Человеку покажется, что он сидит на балконе деревянного альпийского домика, а где-то на зеленых склонах позади него мычат коровы, ожидающие дойки.

Тошнота жирным белым червем медленно ворочается в желудке, отправляя к горлу табуны гонцов-мурашек, чтобы те своими ознобными уколами разбудили судорогу у основания языка. Я морщусь и сглатываю комок гримасы отвращения, вспышкой исказившей черты моего лица.

Внутри по трубам вен течет кровь гранатового цвета. ЖЭК организма отключает отопление только в случае аварийного прорыва резервуара животного ужаса, и тогда кровь в жилах стынет. В котельной очень не любят возиться с этим баллоном, слишком уж капризная и непредсказуемая техника.