Блог

Небо обрушивается на землю потоками воды, капли которой разрисовывают лужи живым узором из кругов. Потом дождь сменяется солнцем, которое приятно греет икры ног при ходьбе, от которых тепло волнами распространяется вверх, вначале к коленям, потом по бедрам, по животу и, наконец, наносит финальный мазок по ямочке на шее.

Фотокамера цокотала своим затвором в ответ на движения пальцев фотографа, что делало эти звуки похожими на благодарное урчание кошки, которую чешут за ушком. Но громкость и ритмичность звуков также роднили их со стрекотом цикад под палящим солнцем средиземноморского побережья.

Усталость раскрывает грудную клетку скальпелем боли и делает прямой массаж сердца своей холодной рукой. Оно сокращается быстрее, чем того требует лежащее не кровати тело. Кровь ритмично шумит в ушах ускоренной в три раза аудиозаписью прибоя. Волны эмоций так быстро и так жадно облизывают берег сознания, что невозможно успеть нарисовать хоть что-то на песне анализирования ситуации.

На берегу моря девочка, высунутым языком демонстрируя свое старание, строит песчаный замок. Песчаные замки хороши тем, что для их возведения не нужны продуманные чертежи и логичные схемы. Под пальцами девочки мелкие желтые крупицы приобретают очертания ее мечтаний.

Улица тонула в солнечном свете, захлебываясь в чистых ярких лучах весеннего света. Моя душа тонула в свете моей же счастливой улыбки, захлебываясь в свете удовлетворенности собой и осознания достойного вложения своих времени и сил в подготовку к экзамену.

Я лежала на боку и без какого-либо интереса пролистывала ленту развлекательного сайта. В глазах светилась неоновая табличка «Ну когда же уже», очень редко сменяемая сиянием искренней вовлеченности в читаемый материал. Я знала, что меня ждет много дел, которые делать не хотелось достаточно сильно, чтобы терпеть угрызения совести от прокрастинации.

Во время каждого наполнения воздухом легкие покрываются сетью трещин. Во время каждого спускания воздуха они рассыпаются на стеклянные осколки озноба, скребущего холодной лапой по ребрам и грудине. Дрогнут ресницы. Это сигнал, что обломкам пора склеиться обратно в легкие и иллюзией своей надежности продолжить питать организм кислородом.

Прямые колосья пальцев попеременно шевелились вверх и вниз, лишь слегка изгибаясь в суставах под легким ветерком меняющегося настроения. С запада, из земель мертвых надежд, надвигался тяжелый грозовой фронт неупокоенных душ начинаний, которые не были завершены. Но и похоронены они также не были, и метались чувством вины по обители живых.

Уже больше часа я сидела перед аудиторией в ГИБДД и ждала начала экзамена. Пальцы, впивающиеся в край пластикового неудобного стула, уже затекли, а плечи, окаменевшие в своем напряжении, нещадно болели. Сдающие должны были сидеть на своем месте, не имея возможности куда-то отойти, пройтись по коридору или хотя бы выйти покурить.

Апельсиновый сок коготками кислоты впивается в нёбо, а лежащий рядом со мной кот впивается коготками на лапе в мою руку. Я проглатываю холодную желтую жидкость и, жмурясь от удовольствия, издаю тихий звук, вторящий урчанию развалившегося на спине усатого друга.

Дети родителей, выросших и проведших юность и зрелость в годы Советского союза, частенько, наследуя мамам и папам, употребляют выражение «кусать локти». Анатомически это невозможно, если, конечно, говорящий эти слова не является рахитичной примой цирка уродов, поэтому сейчас данное выражение носит яркий ироничный костюм, под которым кроется дрожащее тельце безысходности и беспомощности.

Пальцы мануальщика запускают глубоко в мясо медленно вращающиеся буры боли. Выдавливают из его волокон сок признаний. Я готова сделать любые из них в ответ на даримые ими ощущения. Кожа в ужасе сокращается мурашками, будто пытаясь сползти по их крошечным ступенечкам на пол.

В чашке по левую руку густеет желудочный кисель, выдыхая пар на монитор. Конденсат мешает смотреть, в какие слова складываются набираемые на клавиатуре буквы. Кажется, это должен быть текст про внутреннее состояние.

Сигнал звонящего в беззвучном режиме телефона вибродрелью вспарывает поверхность моего сна. Палец дергается в привычной двойной судороге сброса вызова. Я знаю, что проснуться придется, но этого так отчаянно не хочется делать, что я с упорством нефтебурильной машины бросаюсь разрабатывать еще неосвоенные месторождения сновидений раз за разом.

Одиночество качало перед моими глазами маятником уныния, напрочь лишая их хозяйку воли и превращая в бесполезную амебу, слишком жидкую, чтобы выдержать удар психики по самой себе, и слишком твердую, чтобы безболезненно просочиться в крошечные зазоры кожуха самокритики.

Франция звучит как Кошка, не знающая голода, но знающая толк в свежей сметане и только что выловленной рыбе: кошка смакует их, не теряя головы и достоинства, медленно, со знанием дела вкушает каждую капельку, каждый кусочек, а потом, хитро и довольно жмурясь, урчит.

Вокруг обеденного стола, за которым мы с родителями пили ароматный чай с чабрецом, рыскали наши четыре голодных кота. До времени их кормежки оставался еще час, но они уже начали активно выражать недовольство. Постриженные, как один, под львят, с пушистыми гривами, носочками на лапах и кисточками на хвостах, они объединились в прайд и устраивали разборки внутри стаи.

Я выгуливаю демонов на поводке из собственных нервов и сосудов. Демоны — создания неспокойные, непослушные, они не любят поводки. Поэтому последние частенько рвутся, места их обрыва махрятся ощущением оторванных от грудины ребер, в просветах которых поют северные ветра, выгибают их назад, к позвоночнику — и вот я уже птицей на костяных крыльях лечу к воображаемой упаковке обезболивающих таблеток.

Никто из нас никогда не был на улице. Кроме того единственного раза, когда новеньких нас несли от магазина до дома. Но блеск еще не срезанных бирок засветил всю пленку восприятия, и в волокнах ткани и памяти не осталось ничего.

Я то мягко и настойчиво, то агрессивно и безапелляционно пыталась уговорить себя проснуться. Какими бы ни были эти уговоры, все они неминуемо растворялись в теплых водах сновидений, которые, вместо того, чтобы ожидаемо накрыть меня волной сонного цунами ночью, обрушились на меня только под утро, когда весь честной народ уже просыпается на работу.